Мы продолжаем публикацию бесед схиархимандрита Авраама, которые он проводил с прихожанами несколько лет назад. Отец Авраам является духовником Свято-Косьминской пустыни и Ново-Тихвинского женского монастыря , сестрами которого и были расшифрованы и подготовлены к публикации эти беседы. В этой беседе речь пойдет о том, какой вред приносит нам страсть самооправдания и что такое правильное самоукорение.
Все мы любим оправдываться. Например, люди, которые отличаются гневливым характером, часто грубят другим, в ответ на замечание могут сказать: «Я не могу не сердиться - меня родители плохо воспитали». Или: «У меня такой характер, с этим уже ничего не поделать». Или даже: «Кто грубит? Я?! Это неправда, я со всеми всегда общаюсь очень вежливо и культурно». Нам кажется, что наши оправдания совершенно правильны: если мы и грешим, то не по своей вине, просто нам мешают люди, характер, воспитание, здоровье, погода и так далее.
Что значит «самооправдание»? Уже по своему строению это слово означает поведение, при котором человек приписывает себе правду, иначе говоря - почитает себя праведником. Теоретически все мы считаем себя грешниками, каемся на исповеди раз в месяц или чаще. Но когда доходит до конкретных дел, мы оправдываем себя: в данном случае я не виноват, в этом отношении я веду себя правильно… Если сложить все эти бесчисленные случаи, к нашему удивлению и стыду окажется, что мы лишь называем себя грешниками, а на деле считаем себя праведниками. Естественно, думая о себе так, мы в то же время уничижаем тех, кто нас окружает, считая, что они во всем виноваты, они нас соблазняют, заставляют грешить.
Но путь самооправдания - это путь порочный, гибельный. К чему он приводит? Либо к тому, что человек, отказываясь видеть свои грехи, духовно тупеет и совсем не пытается жить по заповедям, либо пытается изменить обстоятельства, которые «мешают» ему исполнять Евангелие. Тогда он развивает нелепую, совершенно не христианскую деятельность, направляя все свои усилия не на самого себя, а на то, что его окружает, чаще всего на людей. Но каждый человек является совершенно свободным существом, и в лучшем случае мы можем лишь несколько повлиять на него, а изменить его, если сам он этого не хочет, никто не властен. Поэтому нередко тот, кто предпринимает такие попытки, видит их безрезультатность и впадает в отчаяние.
По учению святых отцов, одна из необходимейших добродетелей для спасения - самоукорение. Я имею в виду не то простое, даже примитивное проявление самоукорения, при котором мы сами себя в душе оскорбляем, уязвляем, уничижаем какими-то словами. Под самоукорением нужно понимать нечто более глубокое - такое расположение души, при котором человек во всем видит свою вину и не пеняет на внешнее. Если человек будет всегда видеть свою вину, если не будет никого обвинять в том, что согрешил, - то тогда, по логике вещей, он начнет искать средства изменить самого себя. Человек, который стяжал навык самоукорения, примиряется с тем, что его ближний не такой, каким ему хотелось бы его видеть, и проявляет любовь к каждому человеку, невзирая на то, добрый он или злой, друг или враг. Он не оправдывается тем, что его плохо воспитали, потому что знает: он свободен и, если бы захотел, вел бы себя иначе, избирая доброе и отвергая то, чему его неправильно научили в детстве, допустим, в школе. Он не станет ссылаться на то, что его искушают друзья, а будет либо удаляться от них, либо, наперекор их соблазнительному поведению, стараться самостоятельно изменить самого себя. И на все остальное, что является внешним по отношению к свободной воле человека, он не будет обращать внимания, зная, что только его вина в том, что он своей свободной волей уклонился ко злу. Ничто не может заставить человека сделать зло, если он этого не хочет, в особенности если речь идет о христианах - людях, которых Господь Иисус Христос освободил Своими крестными страданиями и через таинства сделал неподвластными греху. Со времени Христова пришествия человек грешит уже совершенно произвольно, а не под натиском обстоятельств, как это было (и до некоторой степени могло быть оправдано) до пришествия Христа.
Два образа мысли, два душевных состояния - самооправдание и самоукорение - изображены в Евангелии, хотя они не называются там именно этими словами - терминами аскетической литературы, которыми мы привыкли оперировать.
Рассмотрим известную притчу о мытаре и фарисее, которой посвящено одно из воскресений перед Великим постом - Неделя о мытаре и фарисее. Человека два внидоста в церковь помолитися: един фарисей, а другий мытарь. Фарисей же став, сице в себе моляшеся: Боже, хвалу Тебе воздаю, яко несмь якоже прочии человецы, хищницы, неправедницы, прелюбодее, или якоже сей мытарь: пощуся двакраты в субботу, десятину даю всего елико притяжу. Этот человек себя оправдывал и не видел своих грехов. Такое самооправдание (если пользоваться аскетическими терминами) удалило его от Бога. Далее в Евангелии говорится: Мытарь же издалеча стоя, не хотяше ни очию возвести на небо, но бияше перси своя, глаголя: Боже, милостив буди мне грешнику. Глаголю вам, яко сниде сей оправдан в дом свой паче онаго: яко всяк возносяйся смирится, смиряяй же себе вознесется. Получается, что оправдывающий себя возносится, укоряющий себя смиряется.
Что означают слова мытаря: Боже, милостив буди мне, грешнику? Или слова Иисусовой молитвы (по сути те же самые): «Господи Иисусе Христе, Сыне Божий, помилуй мя грешного»? Грешный - это тот, кто виновен в нравственном отношении. Таким образом, произнося Иисусову молитву, мы постоянно укоряем себя перед Богом: «Прости меня, виновного в нарушении нравственных заповедей». Так мы говорим, но чувствуем ли мы это? Вникаем ли мы в смысл этих слов, участвует ли в их произношении наше сердце или остается холодным? Или, может быть, произнося слова мытаря: Боже, милостив буди мне, грешнику, мы на самом деле рассуждаем, как фарисей: «Благодарю Тебя, Господи, что я не таков, как прочие люди, и веду духовную жизнь, исповедуюсь, молюсь молитвой Иисусовой»? Мы произносим слова покаяния и самоукорения, а мысли у нас фарисейские, мешающие настоящей, внимательной, искренней молитве. Мы оправдываем себя и перед самими собой, и перед другими людьми, потому что такое настроение не может не вырваться наружу. Иногда мы смиряемся напоказ, потому что знаем, что в определенном обществе: в монастыре или вообще в христианской среде - смирение одобряется и почитается чем-то значимым. А мытарь сказал о себе всего одно слово - «грешник», и если человек говорит подобное искренно, от всей души, значит, он приобрел добродетель самоукорения.
Когда человек всегда и всюду считает себя грешником, это проявляется в любой житейской ситуации. Мы при всяком конфликте оправдываем себя, а он говорит: «Да, я виноват, я согрешил». Святитель Тихон Задонский однажды в разговоре с неким вольнодумным дворянином стал доказывать, что тот неправильно рассуждает о Боге. А дворянин, вспылив, дал святителю Тихону пощечину. Тогда святитель сделал перед ним земной поклон и сказал: «Простите меня Бога ради, что я вас соблазнил». Это так подействовало на этого возмущенного человека, что он сам упал в ноги святителю и просил у него прощения, а впоследствии стал хорошим христианином. Казалось бы, святитель Тихон в этом случае ни в чем не был виноват, но, как смиренный человек и истинный христианин, он и здесь увидел свою вину. Если бы мы искренне считали себя грешниками, если бы искренне произносили слова Иисусовой молитвы: «Помилуй мя, грешного», то в любой ситуации находили бы вину в себе, а не в окружающих людях, вещах, обстоятельствах, состоянии и прочем.
Очень часто мы оправдываем себя, предпочитая евангельским заповедям и велению нашей совести так называемые требования здравого смысла. Но нужно сказать, что «здравый смысл» (не истинный, конечно, а тот, которым пользуется мир) с годами, а тем более со сменой эпох меняется. Один «здравый смысл» был у язычников античного времени, другой - у теплохладных христиан времен господства христианства в цивилизованном мире, третий - у современных материалистов и атеистов, четвертый - у магометан, пятый - у буддистов… Но все эти разнообразные «здравые смыслы» единодушно восстают против христианской нравственности. Иногда это видно очень ясно - борьба происходит между людьми: одни защищают позицию Церкви и Церковного Предания, другие относятся к ней враждебно, - например, с позиций атеизма или житейского материализма, который выражается в том, что человек особо не задумывается о духовных истинах и печется только о своем материальном благополучии. В этих случаях дело обстоит проще. Но, к сожалению, очень часто бывает, что мы сами, православные христиане, принимаем в себя нечто от мира и держимся этого мнимого здравого смысла, сами того не замечая и не понимая. Тогда борьба между мирским «здравым смыслом» и истиной христианства происходит внутри нас. К несчастью, она часто заканчивается победой этого «здравого смысла»: мы уступаем ему и попираем свою христианскую совесть.
Когда мы следуем мнимому здравому смыслу, мы тоже проявляем самооправдание. Нарушая что-то из евангельского учения и Православного Предания, мы оправдываемся тем, что здравый смысл подсказывает нам поступить именно так: проявить человекоугодие или малодушие, или иную страсть, для того чтобы не потерпеть вреда или какой-нибудь скорби. Оправдывая себя «здравым смыслом», мы постоянно и потому нагло, дерзко, вызывающе отступаем от евангельского учения. Мы должны осознавать, что поступаем греховно, например из страха, и просить у Господа прощения.
Внутри самих себя мы имеем и мытаря и фарисея. Мытарь себя укоряет, фарисей оправдывает. Один и тот же человек в одно мгновение кается - и становится мытарем, а через несколько минут оправдывает себя - и превращается в фарисея. Если мы вознерадим в этой борьбе, если склонимся к самооправданию, то, подобно фарисеям и законникам, удалимся от Христа и лишимся Божественной благодати. Мы не получим помощи в исполнении заповедей и останемся бесплодными.
Батюшка, как себя укорить в том случае, когда ты дело сделал, все необходимое предпринял, а дело не получилось? И недоумеваешь: а почему, ведь все сделано хорошо?
Может быть, Богу неугодно, чтобы это дело совершилось. На все воля Божия. Вероятно, в подобном случае уместно не укорять себя, а просто смириться, предаться воле Божией. Если я говорил об укорении, то это не значит, что нужно себя укорять везде и всюду, где нужно и где не нужно. Иметь самоукорение - это значит видеть свою вину именно в нарушении заповедей.
Когда я молюсь, то мои близкие смеются и издеваются надо мной. Из-за этого я часто оставляю молитву, чтобы их не раздражать. Это самооправдание или я веду себя правильно?
Когда нас окружают люди, которые не понимают этого, то уместно вспомнить евангельские слова Спасителя: Не дадите святая псом, ни пометайте бисер ваших пред свиниями, да не поперут их ногами своими и вращшеся расторгнут вы. Мы не должны вести себя так, чтобы вызывать кощунство. Лучше нам помолиться в другом месте, утаить молитву, не ради того, что мы стыдимся, а ради того, чтобы не давать повода для кощунства.
Кроме того, если мы молимся, а над нами смеются, то какая же это молитва? Если нет возможности молиться открыто, то лучше помолиться в церкви или по дороге. Если нет возможности читать по молитвослову, потому что близкие издеваются и кощунствуют, то лучше некоторое время почитать про себя Иисусову молитву или какую-нибудь другую молитву, которую мы знаем на память. Некоторые заучивают на память утренние и вечерние молитвы.
А вообще-то лучше при возможности избегать таких людей. Если мой друг постоянно кощунствует над моими самыми святыми чувствами, то зачем мне нужен такой друг? Значит, он меня не понимает, не ценит, презирает меня в самых моих глубоких проявлениях.
Самоукорение сохранить трудно. Нужно, прежде всего, молиться. Сама Иисусова молитва в каком-то смысле есть самоукорение и понуждение себя к смирению. Если мы говорим беспрестанно в течение дня: «Помилуй мя, грешную» или «грешного», то таким образом мы заставляем себя помнить о своей греховности, приучаем себя к смиренному о себе мнению. Но самое главное, нам нужно помнить, что самоукорение, покаяние - это плод духовный, это действие благодати. Если не будет благодати, то, как бы мы там ни изощрялись, что бы мы себе ни говорили, как бы себя ни уговаривали, искреннего самоукорения не будет. То есть более всего нужно надеяться на Бога и поэтому непрестанно молиться.
У одной моей знакомой в жизни все как-то не клеится, ничего не получается, постоянные искушения и напасти. Она считает, что на нее навели порчу. Это в самом деле может быть?
Колдовство, конечно, существует, этого нельзя отрицать. В наше страшное время распространяется учение о черной и белой магии, книги продаются совершенно свободно - каждый может купить «Черную магию».
Я в этом, честно скажу, практически не разбираюсь. Отличить порчу от обыкновенной болезни, кроме очевидных случаев беснования, я не могу. Для этого надо ехать к духовным старцам и спрашивать у них. Но очень часто о порче говорят люди, которые хотят всё списать на других. Свалить с больной головы на здоровую. Человек не думает о том, что у него есть грехи, что он плохо молится, плохо исповедуется, недостойно причащается. Он ни в чем не хочет видеть своей вины, а всё списывает на порчу. «Почему ты плохо молишься?» - «Меня испортили». «Почему ты не постишься?» - «Я заколдованный». «Почему ты куришь?» - «Сглазили меня!» Так смотришь - ну заколдовали человека, ни в чем он не виноват.
И для того, чтобы определить, что это порча, надо прежде самому проявить усердие в духовном отношении, и тогда обнаружится, действует ли посторонняя сила или это просто наше нерадение было. Кроме того, порчу можно изгнать и своими усилиями, то есть молитвой, постом или исповедью, причащением. Надо прибегать к самым обычным церковным средствам. В первую очередь, к таинствам, молебнам. Церковь дает нам все средства, очень могущественные - только бы мы сами пользовались ими.
«Православие и мир» / схиархимандрит Авраам (Рейдман)
Уныние - это страсть, которая знакома всем. Она проявляется по-разному, часто прикрывается каким-то благопристойным видом и поэтому ее бывает трудно различить. Но уметь различать ее нужно, потому что страсть эта коварна и очень опасна. Она, как говорит преподобный Иоанн Лествичник, есть всепоражающая смерть. Что такое уныние? Оно проявляется в двух видах – иногда как невыносимая скука, тоска, а иногда как лень и безразличие к духовным занятиям. В последнем случае человек может внешне вовсе и не иметь унылого вида, напротив, может веселиться, шутить и относиться ко всему с какой-то живостью. Ко всему – кроме чтения Священного Писания, молитвы и прочих духовных занятий.
Люди неверующие вследствие пустоты в душе часто находятся в состоянии сильнейшего уныния. Я думаю, что большинство случаев так называемой депрессии - это именно уныние в крайней степени. Расскажу такой случай из своей молодости. У одного человека, которого я близко знал, отец покончил с собой. И этот молодой человек впал в состояние депрессии - до такой степени, что неделями лежал лицом к стене, и ничего ему было не надо. Мама у него была неверующая, имела среднее педагогическое образование и потому считала, что она все знает. И она своими нравоучениями еще больше его доводила. Кончилось тем, что их соседка, верующая бабушка, пожалела этого парня и уговорила его, чтобы он пошел в церковь. Он стал ходить в храм. Мало чего понимал, мало чего соблюдал, но время от времени ходил. Ему сразу стало значительно легче. Потом он познакомился с нашей компанией, втянулся в нее, а поскольку мы старались вести христианскую жизнь, более или менее строго соблюдать посты, то и он тоже стал вести себя так же. Ему стало еще легче. Потом, когда мы рассказали ему об Иисусовой молитве, о том, как бороться со страстями и в частности с унынием, он начал следить за своей душой, молиться и совершенно бросил всякие лекарства, стал нормальным человеком. Правда, ему приходилось врачам лгать. Они его спрашивали: «Ну, как?», он говорил: «Ничего». «Пьете лекарства?» - «Пью, очень помогает». Если бы он сказал, что не пьет, так они его, может быть, насильно бы в больницу положили - такое время было. А на самом деле он ничего не принимал. Вот пример того, что депрессия - это просто душевное состояние человека, уныние от того, что в душе нет Бога.
Такое состояние свойственно очень многим. Более того, мы видим вокруг себя людей, находящихся не только в унынии, но в глубочайшем отчаянии. Один знаменитый подвижник нашего времени - схиархимандрит Софроний (Сахаров) говорил, что современное неверие - это следствие отчаяния, все человечество впало в отчаяние. То есть люди чувствуют такую безысходность, так они отчаялись в своем спасении, что уже отрицают бытие Божие, для того чтобы можно было жить спокойно. Но тоска от этого только усиливается, и человек старается чем-то ее заглушить. Например, начинает пить и пытается этим грубым способом обрести какое-то душевное спокойствие. Более изысканный способ заглушить внутреннюю тоску - стремление человека к наслаждению произведениями искусства, к некоей отвлеченной деятельности.
Но, конечно, было бы неправильно говорить, что у верующего человека уныния не бывает. Бывает, и очень часто. Я сейчас не буду говорить об унынии как о тяжкой брани, наводимой демонами, а скажу о том виде уныния, который встречается наиболее часто - о лени. Так называет уныние преподобный Григорий Синаит. Когда он перечисляет главные страсти, то вместо слова «уныние» говорит «лень». Это та же самая лень, только по отношению к духовным и нравственным предметам. Не хочется ходить в храм, не хочется молиться, читать Священное Писание и вообще трудиться над своей душой. Почему? Потому что мы видим, как много в нашей душе страстей и как много надо сделать, чтобы ее очистить. Как в жизни бывает: приходишь, видишь, что надо дров нарубить огромную кучу, и сразу думаешь: «Да ну! Может, как-нибудь перетерпим, померзнем, в тулупчик укутаемся, одеялом укроемся…» В Отечнике есть такой хороший пример. Отец отправил сына возделывать поле. Тот пришел, увидел, что оно все заросло сорной травой, приуныл и лег спать; потом встал, посмотрел на поле и опять лег спать. Так он поступал в течение нескольких дней. Когда пришел отец и спросил, почему он до сих пор ничего не сделал, тот ответил, что он впал в уныние оттого, что много работы, и поэтому спал. Тогда отец сказал ему, что если бы он каждый день очищал хотя бы такую площадь, какую занимает во время сна, то дело бы уже продвинулось. Сын взялся за работу и с Божьей помощью постепенно все очистил.
Это всем знакомо. Когда работы много, человек пугается, опускает руки и начинает думать, что «всей работы все равно не переделаешь». Это наше свойство, проявляющееся в обычных человеческих делах, занятиях, дает о себе знать и в духовной жизни. Не дается нам что-то - и мы сразу бросаем: «Не получается у меня сразу помолиться как Илия пророк, по молитве которого пошел дождь, тогда я и совсем не буду». Или: «Я уже целых три дня подвизаюсь, а у меня еще нет непрестанной молитвы - что ж такое?» Или: «Я уже три года хожу каждое воскресенье в храм, а бесстрастия у меня еще нет - как же так?»
Нам кажется, что нашему унынию есть оправдание: «У меня не получается». Но это действительно лишь оправдание. Ведь если у человека бывают неудачи в каких-то житейских делах, то что он делает? Вот хотел он поступить в институт, но не подготовился и не смог сдать, допустим, химию. Что он начинает делать, если все же хочет учиться в этом институте? Нанимает репетиторов, тщательно готовится, учит именно химию. В следующем году ему удается сдать экзамен - и он поступает в институт. Никто этому не удивляется. Все нормально. Так же и в духовной жизни: когда человек хочет приобрести какую-либо добродетель и почему-то терпит неудачу, он тоже должен сделать вывод о том, почему так произошло и в каком отношении ему нужно исправиться. Допустим, он все делает правильно, но поддается гордости. Следовательно, ему надо обратить внимание на борьбу с ней. Или: он все делает правильно, но не имеет достаточной ревности к молитве, молится рассеянно. Значит, ему надо понуждать себя к молитве. А мы не хотим сделать таких простых, элементарных выводов, которые в обыденной ситуации сделали бы без всякой посторонней подсказки. И начинаем унывать вместо того, чтобы начать трудиться. Не получилось с первого раза - получится со второго, с третьего, но обязательно получится. Даже сама эта борьба, само понуждение себя к исправлению в том или ином отношении уже приносит в душу человека благодать.
Как бороться с унынием? Это можно делать по-разному. Некоторым по временам помогает даже то, чтобы вкусно поесть. Но если бороться только этим способом и больше никаких не применять, то уныния, может, и не будет, зато будет все остальное. Преподобный Иоанн Лествичник советует употреблять иногда эту хитрость в борьбе с гневом. Он говорит: «Когда тебя борет гнев, можешь дать некое малое утешение чреву». Но хорошо, если оно малое, а то порой человек так утешится - до самозабвения! Конечно, это неразумно. Позволительно употребить и другую хитрость: как-то пошутить. Священник может вовремя пошутить и невинной шуткой привести человека в веселое расположение духа. Пусть это будет радость не духовная, но она все-таки лучше, чем уныние. Но это, опять же, хитрость - маленькая, не решающая вопроса кардинально.
А если подходить к проблеме серьезно, то, конечно, лучшее средство от уныния - это молитва, в особенности молитва Иисусова. Кроме того, во время уныния надо изо всех сил стараться делать все как обычно, то есть не бросать своих обычных занятий, не оставлять молитвенного правила, заставлять себя молиться усиленно, со вниманием. Очень помогает в этой брани и память смертная. Кажется странным: человек вспоминает о смерти - и у него проходит уныние. Наоборот, надо было бы унывать. Однако это не так. Именно воспоминание о смерти, о будущей жизни отрезвляет человека. Когда он начинает думать о вечности, то осознаёт, что на этом фоне ничтожны все земные скорби - не только мелкие, но и серьезные: тяжкая брань с тем или иным видом греха или опасная болезнь, своя или близких. Благодаря памяти смертной все предстает в другом, а именно, в истинном свете. Человек отрезвляется и понимает, что в действительности все приводящее его в состояние уныния, обезоруживающее его - мираж и что не нужно всему этому придавать значения.
Главное в борьбе с унынием - это самопонуждение. Если мы сами себя не понудим, то никакой совет, никакая чудесная сила или сверхъестественная помощь свыше нам не помогут. Надо понимать, что мы существа свободные и многое зависит от нашего собственного выбора. Господь всегда готов нам помочь, можно сказать, что Он уже устремился нам на помощь, но мы этой помощью пренебрегаем. Мы не замечаем ее оттого, что погружаемся во тьму уныния до такой степени, что не хотим даже немного откликнуться на это Божественное действие, укрепляющее нас в борьбе. Бывает, что человек даже ничего и не сделает, а просто перетерпит уныние и не оставит своей обычной работы или посещения богослужений - и благодать Божия тут же утешает его сердце, он чувствует, что Господь пребывает с ним.
Противоположно лени, как известно, трудолюбие. Вот и нужно приобрести духовное трудолюбие. Труд - он, как говорится, труден. Мы можем не хотеть что-то делать, но знаем, что это нужно, и делаем это, преодолевая усталость, а иногда и боль. Труд вызван необходимостью - не все мы делаем только с удовольствием, - и по большей части он приносит утешение только тогда, когда мы уже завершим работу и увидим ее результат. Даже приступая к какому-то делу с удовольствием, мы всё равно поневоле сталкиваемся с трудностями и возникает желание его бросить. Но представьте себе, хирург делает операцию, а она что-то затянулась, идет уже целых три часа, и он бросает скальпель: «Пусть кто-нибудь другой зашьет, а мне надоело, стоишь тут, уже весь вспотел». Что тогда будет?
Лень в каком-либо житейском деле - это для души человека, конечно, плохо, но лень в духовном отношении гораздо страшнее. Если к ленивому в работе Господь, может быть, еще снизойдет и помилует его, то для ленивого в молитве, борьбе с помыслами, страстями выхода уже нет. Не нужно думать, что борьба за свое спасение - такая легкая и простая вещь, что в ней не должно быть никаких препятствий. Царствие Небесное нудится. Это понуждение необходимо на протяжении всей жизни, а не так, что сейчас ты все понял, три дня потрудишься, а потом тебе надоест: мол, и так все хорошо. Человек развивается и, в чем-то изменившись к лучшему, бывает должен вновь и вновь понуждать себя к достижению бόльших добродетелей. Так он неуклонно движется к вечной жизни, достигая иногда самых возвышенных духовных результатов, самых прекрасных и, как ему казалось раньше, труднодостижимых добродетелей.
Вопрос. Батюшка, у меня никак не получается исправляться, и я от этого сильно унываю. Кажется, что не унывать невозможно. Ведь и для меня самой, и для других очевидно то, что я остаюсь такой же страстной, как и раньше. Мне от этого плакать хочется. Как не поддаваться унынию, и вообще, как относиться к тому, что хочется плакать?
Ответ. Плакать можно по-разному. Если человек осознает свою душевную немощь, далекость от Бога, то, может быть, это и не совсем уныние. Плакать о нашей богооставленности, вернее, о том, что мы сами оставили Бога, нужно. Плакать, каяться и молиться. Хорошо, что есть печаль об этом. Когда человек примиряется со своим убогим душевным состоянием, прекращает всякую борьбу, это плохо. Но чем отличается покаянный плач от уныния? Когда человек печалится о своих грехах, то ему хочется что-то делать, чтобы исправиться. Если он чувствует бессилие, он начинает с большей ревностью, более внимательно или просто больше по времени молиться. А уныние человеку говорит: все бесполезно, ничего у тебя не получится, ты просто родился таким негодным человеком, у тебя природа такая. Конечно, таким помыслам верить нельзя. Сокрушаться о своей душевной пустоте нужно, но поддаваться унынию и впадать в безнадежность нельзя ни в коем случае.
Как не поддаваться унынию? Не принимать его и все. Надо помнить о том, что соблазны всегда прикрываются видом правдоподобия. И уныние тоже берет повод от действительного положения дел. Оно может основываться на каких-то наших неудачах, пороках, которые нас удручают, и говорить нам: «Ты ведь действительно ничего не можешь сделать, не умеешь внимательно молиться, не можешь победить гневливость, ленишься». Мы поддаемся этому внушению и совершенно покоряемся страсти уныния. Человек бесстрастный увидел бы, что правдоподобие этих помыслов мнимое, поверхностное. Но мы не бесстрастны, и поэтому лучше нам вообще не видеть этой самой правды, чем, увидев, соблазниться.
Так мы должны относиться ко всем соблазнам, будь это уныние или что-нибудь другое. Приведу такой пример, только хочу предупредить, что его не нужно понимать буквально в плохом смысле слова. Один подвижник пошел на реку набрать воды и по бесовскому наваждению впал в плотской грех с женщиной, которую там встретил. Для того, чтобы не поддаться унынию, он на обратном пути пел псалмы, молился. Диавол искушал его помыслами, что он погиб, все пропало, его многолетние подвиги прошли зря, а он вел себя так, как будто ничего не случилось. Наконец бес явился ему видимым образом и говорит: «Почему ты так себя ведешь, ты же впал в смертный грех?» А он говорит: «Не было этого ничего». И пошел в свою келью, так же подвизался, и покаянием, подвигами стяжал себе прощение грехов.
Другой подобный случай. Два отшельника по сатанинскому наваждению сговорились между собой, пришли в город, продали свои рукоделия и прокутили вырученные деньги. Всю ночь они блудили и выпивали. После этого один из них говорит: «Все пропало, я погиб, у меня была благодать, сверхъестественные дары, теперь это все меня оставило, нет мне спасения». А другой молится, поет псалмы, пребывает в радостном состоянии духа. Первый его спрашивает: «Почему ты так себя ведешь? Ты разве не помнишь, что ты пил?» А тот отвечает: «Да, мы были у архиерея, и он нас почтил, дал нам вина». Первый говорит: «У какого архиерея, что ты бредишь? Кого ты целовал, ты помнишь?» Тот отвечает: «Да, архиерей почтил нас своим святительским лобзанием». Тогда отшельник сказал ему: «Да ты обезумел от греха!» И побил его. Пришли они обратно в пустыню, и тот, который говорил, что лобызался с архиереем, продолжал молиться как ни в чем не бывало. Первый отшельник впал в отчаяние, вернулся в город и погиб без покаяния. А второй, как бы не обращая внимания на то, что произошло, совершал те подвиги, что и обычно. Он вернул себе благодать Божию, и Господь его помиловал.
Я говорю это к тому, что если нас посещают какие-то помыслы, даже будто бы справедливые, ни в коем случае нельзя поддаваться страсти. Греховные помыслы, как я сказал, всегда имеют правдоподобный вид. Смотришь на какое-то скоромное блюдо в постный день и тебе кажется, что оно невозможно вкусное, нельзя вытерпеть, надо сейчас же его съесть. Правда ли, что оно вкусное? Правда, но эта правда сатанинская. Так и уныние. «Я согрешил, у меня ничего не получается». Это правда? Правда - но она не от Бога, и верить ей нельзя. Не принимать и все. Когда человек начинает слишком логично рассуждать, он забывает одну простую вещь: что его логика действует под влиянием страсти. Это логика страсти - гнева, чревоугодия, уныния или чего-то еще. Она и приводит его к определенному, логичному для этой страсти выводу. Поэтому лучше не вдаваться в рассуждения, а просто сказать: нет и все, не принимаю. И молиться, конечно.
Вопрос. Я почти каждый день сильно поддаюсь унынию, но мне кажется, что это зависит не только от меня. Просто в моей жизни почему-то очень часты неудачи и разные неприятные неожиданности, от которых хочешь не хочешь заунываешь.
Ответ. Неудачи и неприятности бывают у всякого, но если человек так реагирует на любую мелочь, это значит, что в нем чрезвычайно сильна страсть уныния. Ей и поводов никаких не нужно - она сама найдет повсюду поводы. Под действием страсти даже предметы вовсе не располагающие к унынию человеку кажутся очевидно печальными. Другой от чего-то, может, порадовался бы, а унылый человек грустит.
Допустим, зашел какой-нибудь книголюб в библиотеку и радуется: «Смотри, сколько книг! Не могу выйти отсюда!» А другой, который с книжкой не дружит, зашел и говорит: «Ужасно! Неужели это все нужно прочитать? Я никогда этого не прочитаю. Дураком был, дураком и помру». Вот, этот человек создал ситуацию. Она пришла вместе с ним в библиотеку. Ситуация такая: никогда он ничего не прочитает, все пропало, все бесполезно. Под действием страсти человек устремляет внимание на предметы, которые подпитывают эту страсть: его внутреннее око что-то из окружения выхватывает, а чем-то пренебрегает. Да и сама привычка человека действовать согласно страсти как бы ограничивает его некими рамками. Он ведет себя сообразно своей наклонности: делает какие-то жесты, как-то смотрит, говорит, что-то предпринимает - и вот он опять «оказывается в неблагоприятной ситуации». Но это самооправдание. Да, ситуация неблагоприятная, но виноваты в ней мы. Мы ее с собой носим, она везде с нами. И мало того, что мы сами вокруг себя ее создаем, мы еще и навязываем ее другим: сами ропщем и других заражаем этим настроением.
Что тут посоветовать? Изо всех сил бороться со страстью уныния, поступать ей наперекор, заставить себя бросить эту, так сказать, привычку к унынию. Но, конечно, делать это надо с терпением, понимать, что страсть одним махом не искоренишь, и не унывать оттого, что на тебя опять напало уныние.
Вопрос. Батюшка, получается, что мы не можем перенести каких-либо скорбных обстоятельств из-за того, что в нас действует страсть уныния?
Ответ. Преподобный Нил Сорский определяет это как страсть печали. Хотя, может быть, и уныние действует. Всякая страсть имеет определенный соблазн, например, при блудной страсти человек соблазняется красотой человеческого тела. В красоте нет никакого греха, человека создал таким Бог, и плохого в этом ничего нет. Истинный христианин, бесстрастный, чистый, должен бы был восхищаться этим, прославлять Бога так же, как он прославляет Его, когда созерцает природу и даже, может быть, гораздо больше. Пророк Давид говорит: Хвалите Господа юноши, девы, старцы… (см. Пс. 148, 12). Но диавол так устраивает, что мы смотрим на вещи превратно: красота человеческого тела вызывает в нас нечистую страсть.
Другой пример. Допустим, кто-то на наших глазах что-то делает неправильно. Мы должны бы были посочувствовать этому человеку, что-то подсказать ему или, по крайней мере, внутренне помолиться за него, а мы реагируем на это гневом. Если бы мы смотрели на все чистым оком, то это заставляло бы нас совершать добрые поступки или вызывало добрые мысли и чувства.
Итак, если мы реагируем неправильно, это вызывает в нас действие страстей: в первом случае - блудной, во втором - гнева. То же самое можно сказать и о скорбных обстоятельствах. Например, болезнь должна вызывать в нас покаяние, смирение, терпение, а она вызывает ропот, печаль, уныние, отчаяние. Почему? Потому что мы опять же неправильно смотрим на событие и из-за этого соблазняемся. Если бы мы отсекли действие помысла уныния, печали или ропота, то, естественно, в нас стала бы действовать добродетель, потому что человек сохранил ту доброту, которая была дарована нашим прародителям еще при сотворении (добродетель, так сказать, естественна для нашей души); тем более стала бы действовать благодать, дарованная нам в Таинстве Крещения. Тогда, отвергнув страсть, мы восприняли бы чистым оком то или иное явление, в данном случае скорбь, и даже благодарили бы Бога, как, например, это делал Иоанн Златоуст, не только великий учитель, но и великий подвижник. Он всегда, при самых скорбных обстоятельствах говорил: «Слава Богу за все!» И даже перед смертью, будучи совершенно больным, пребывая в самом униженном состоянии, вдали от родины он говорил: «Слава Богу за все!»
Вопрос. Может ли быть покаяние с примесью отчаяния или уныния? Или чувство покаяния - это всегда чистое чувство?
Ответ. Конечно, когда человек кается, он испытывает какую-то горечь, но эта горечь растворяется утешением, надеждой. И чем сильнее горечь, тем обильнее должно быть утешение. Например, те люди, которые дерзали смиряться таким образом, что говорили о себе: «Все спасутся, один я погибну» или «Где сатана, там и я буду», безусловно, имели и благодатное утешение, которое позволяло им переносить страдание, происходящее от такого смирения. А если кто-нибудь из нас вздумал бы пользоваться таким рассуждением, это, конечно, привело бы к отчаянию. Поэтому нужно смиряться в меру своего опыта, как Господь дает, то есть иметь покаянное настроение, помнить о смерти, и по мере нашего духовного роста будет усугубляться и смирение.
Схиархимандрит Авраам (Рейдман)
15/28 июля, в день памяти святого равноапостольного князя Владимира, в России и на Украине установлено празднование Дня крещения Руси. Равноапостольный князь был не только просветителем и крестителем, он был любящим отцом для своего народа, подвигнувшим его державной рукой на путь в Царствие Небесное. А что же в наши дни? В чем и как могут люди, облеченные властью сегодня, подражать святому князю, чтобы приблизить свой народ к идеалам Святой Руси? А все мы чем и как можем по-настоящему почтить память святого князя в своей жизни, своих поступках и делах?
Схиархимандрит Авраам (Рейдман)
Выступление схиархимандрита Авраама (Рейдмана), духовника Александро-Невского Ново-Тихвинского женского монастыря и Свято-Косьминской мужской пустыни на Международной монашеской конференции «Святоотеческое наследие в свете афонских традиций: духовное руководство». Екатеринбург, 27–29 мая 2016 года
Ваши Высокопреосвященства, Ваши Высокопреподобия, дорогие отцы и братья, позвольте предложить вашему вниманию свое скромное рассуждение на тему двух притч Господа нашего Иисуса Христа. В предыдущем слове Его Высокопреосвященство митрополит Афанасий приводил слова апостола Павла: «Всегда радуйтесь, непрестанно молитесь, за все благодарите». Владыка говорил, что каждый из нас должен всегда пребывать с Господом. А самым простым, самым прямым путем к этому является непрестанная молитва. Вот о ней я и хочу, опираясь на Евангелие, сказать несколько слов.
Господь сказал притчу о том, что должно всегда молиться и не унывать (Лк. 18:1–8). Уже в первых словах содержится самая главная мысль, которая будет раскрываться на протяжении всей притчи, причем доказательством служит апелляция к здравому смыслу. Для притч Спасителя это обычно. Итак, мы должны всегда молиться и не унывать. Зачем всегда молиться? Чтобы всегда пребывать с Господом, постоянно получать помощь Божию. А не унывать – значит не оставлять молитву из-за того, что по видимости мы не получаем просимое.
В одном городе был судья, который Бога не боялся и людей не стыдился. Мы нередко воспринимаем Бога совершенно безразличным к нашим нуждам, считаем Его жестоким судьей, совершенно ничего не стыдящимся и не боящимся. Конечно, Господь на самом деле не таков. Но часто именно так люди относятся ко Христу, переживая какие-либо духовные брани, и именно с таким расположением обращаются к Нему. В том же городе была одна вдова, и она, приходя к судье, говорила: «Защити меня от соперника моего». Вдова – это символ души человека. Как вдова – существо беззащитное, так и душа сама по себе, без помощи Божией, слаба и немощна. Защити меня от соперника моего. Кто этот соперник? Можно дать два ответа: это либо диавол, либо грех. Поскольку святые отцы говорят, что страсти суть демоны, противоречия между этими двумя толкованиями нет.
Но он долгое время не хотел, а после сказал сам в себе: «Хотя я и Бога не боюсь и людей не стыжусь… Под судьей приточно мы понимаем Бога, а Он, конечно же, Самого Себя бояться не может. И людей не стыдится Господь, потому что совершает наше спасение так, как считает нужным, невзирая на человеческое мнение. …но так как эта вдова не дает мне покоя, защищу ее, чтобы она не приходила больше докучать мне ». Так поступает неправедный судья. Тем более Господь милосердный подаст нам помощь, как и говорится дальше в притче: И сказал Господь: «Слышите, что говорит судья неправедный? Бог ли не защитит избранных Своих, вопиющих к Нему день и ночь…»
Мы считаем, что Бог медлит помочь, но на самом деле так проявляется Его долготерпение: Он хочет закалить нас в борьбе, научить молитве. В конце концов, человек получает помощь, защиту от нападения диавола. Но Сын Человеческий, придя, найдет ли веру на земле? Найдутся ли ко времени Второго Пришествия люди, верующие, что Господь им обязательно поможет, невзирая на их немощи, страсти, положение в Церкви? Монах ты или мирянин – не имеет значения, главное – иметь веру, не просто, как говорят некоторые богословы, догматическую, а веру живую, сердечную.
Сказал [Господь] также к некоторым, которые уверены были о себе, что они праведны, и уничижали других, следующую притчу (Лк. 18:9–14). Здесь снова в самом начале приоткрывается смысл притчи. Кому она адресована? Тем, кто уверен в себе и уничижает прочих. Значит, в молитве, как и в любом деле, необходимо избегать мнения, будто ты праведный человек, а другие ниже тебя, и их можно унижать. Два человека вошли в храм помолиться: один фарисей, а другой мытарь. Господь Иисус Христос оставил нам молитву «Отче наш». Она – образец того, как нам нужно обращаться к Богу. Но Господь показал нам и то, какая молитва является неправильной. Не обязательно молиться теми самыми словами, какие произносил фарисей: мы можем читать «Отче наш», какой-нибудь канон или даже Иисусову молитву, но при этом иметь мысли фарисея. От этой ошибки и хочет уберечь нас Спаситель.
Два человека вошли в храм помолиться: один фарисей, а другой мытарь. Фарисей, став, молился сам в себе так: «Боже! благодарю Тебя, что я не таков, как прочие люди: грабители, обидчики, прелюбодеи, или как этот мытарь. Пощусь два раза в неделю, даю десятую часть из всего, что приобретаю» . Вот молитва такая, какой она не должна быть: в ней есть презрение к людям. Мы должны остерегаться этого. Конечно, прощения грехов мы при такой молитве не получим, хотя бы по той причине, что грешниками себя не считаем и о прощении не просим, а желаем только каким-то образом выделиться среди людей своей мнимой праведностью. По-настоящему же, в христианском смысле праведный человек видит, прежде всего, свои страсти, как сказали некоторые древние отцы: «Начало душевного здравия – это видеть грехи свои, подобные песку морскому». Мытарь же, стоя вдали, не смел даже поднять глаз на небо, но, ударяя себя в грудь, говорил: «Боже, будь милостив ко мне, грешнику». Вот эта молитва правильная: покаяние должно присутствовать всегда, даже благодарение надо совмещать с сознанием того, что ты грешник. Сказываю вам, что сей пошел в дом свой оправданным более, нежели тот, ибо всякий возвышающий сам себя унижен будет, а унижающий себя возвысится. Тот, кто почитает себя грешником и просит о прощении грехов, действительно уходит помилованным, а того, кто сам себя оправдывает, Господь смиряет и удаляет от Себя. Смиряющий же себя вознесется.
Покаяние – это способ достичь смирения. Если к этим притчам мы присоединим еще изречение Спасителя из Его прощальной беседы с учениками: И если чего попросите у Отца во имя Мое, то сделаю, да прославится Отец в Сыне (Ин. 14:13), то получим учение о непрестанной Иисусовой молитве. Эта заповедь – Евангельская, и мы должны понимать, что Иисусова молитва – это дело не только одних монахов. Ею должны заниматься все. Святой блаженный Симеон Солунский говорит, что все христиане (любых сословий, любого возраста, даже дети!) должны призывать имя Христово, стараться делать это и в течение дня, и хотя бы час времени уделять специально этому деланию. В заключение хочу рассказать случай из своего священнического опыта. Как- то Промысл Божий свел меня с одной женщиной. Она была очень простой, до пенсии работала шахтером. Жила обычной жизнью: замужем, не одинокая. И она имела дар непрестанной молитвы. Не знаю, кто ее научил молиться, но Господь так устроил, что в сердце ее постоянно совершалась Иисусова молитва. Она не прекращалась и в церкви, и даже мешала ей читать обычное утреннее и вечернее правило, потому что как бы вытесняла всё другое из ума и сердца. Подобное состояние описано в книге «Откровенные рассказы странника». Видите, Бог нелицеприятен. Чистая совесть, а не тот или иной образ жизни – монашеский или мирской – дает человеку благодать Божию.
У апостола Павла есть такие слова: «Брак честен, ложе непорочно» (Евр. 13:4). Миряне не должны говорить: «Молитва – это удел только монахов, а мы будем лишь в случае нужды просить их молитвенной помощи». Конечно, каждый из нас должен сам обращаться к Богу, в особенности хранить Иисусову молитву, которая, по словам свт. Игнатия Брянчанинова, есть школа молитвы. Кто научится внимательно призывать имя Христово, тот будет без рассеянности читать каноны, сможет благоговейно присутствовать за богослужениями и сохранит тот вожделенный благодатный мир, который дарует нам Христос. Даже Причащение Святых Христовых Таин будет сознательнее восприниматься человеком, когда он преуспеет в молитве. Христианин тогда как бы некими руками прикоснется к великой Тайне. А если руки его больны, немощны, как он сможет сделать это?
Есть такие слова в Божественной литургии, в Херувимской песни: «Яко да Царя всех подымем». В этот момент службы священнослужители переносят с жертвенника на престол еще не сами Святые Дары, еще не «Царя всех», а только образ – хлеб и вино. Что же тогда значит эта строчка из молитвы? Здесь говорится о самом Причащении. В древности все люди (сейчас так причащаются только священники в алтаре) брали в свои руки Тело и Кровь Христовы и поднимали их. Но и сейчас любой человек, соединяясь со Христом в Евхаристии, поднимает Его духовными руками – своей верой и молитвой. И если мы будем хранить эти добродетели, то тогда сподобимся по- настоящему вкусить благодать Божию, дарованную нам в Церкви через таинства Крещения, Миропомазания, Покаяния, Причащения Святых Христовых Таин.
Вопрос к схиархимандриту Аврааму: Когда я читаю акафисты или трехканонник, мне даже плакать хочется, такое сокрушение. А если молюсь Иисусовой молитвой, то ничего не чувствую, много нехороших мыслей. Это значит, что мне лучше Иисусовой молитвой не молиться или я что-то не так делаю?
Ответ: Конечно, богослужебные тексты (как те, которые можно читать дома, так и те, которые мы слушаем в храме) наполнены глубочайшим смыслом. И мы, раскрывая для себя смысл священных гимнов, вникая в него, усваиваем себе мысли святых отцов, и наша душа умиляется. А содержание молитвы Иисусовой чрезвычайно сжато и просто: исповедание Господа Иисуса Христа Сыном Божиим и покаяние. Молитва Иисусова – это чистая молитва, в ней элемент познавательный сведен до минимума, она – прекраснейшее средство, чтобы следить за своим вниманием. Читая, например, каноны, мы не замечаем разных помыслов: то какая-то мысль посторонняя пришла, то ум снова вернулся к смыслу читаемого. Мы не видим, что с нами происходит. А когда творим Иисусову молитву, тогда на фоне этого, так сказать, однообразия проявляется всё, что в нас на самом деле живет. По изречению древних монахов, именно эта молитва является зеркалом человека. В ней мы видим себя такими, какие мы есть. Потому и кажется сначала, что трудно просто призывать имя Христово. Но если мы не умеем этого делать, то должны признаться себе, что всегда молимся недостаточно внимательно.
Но хочу сделать оговорку. Не нужно думать, что те, кто не творит Иисусовой молитвы, это люди пропащие, погибшие. Конечно, человек может молиться по- разному и сама Церковь предлагает большое разнообразие молитвенных средств. Иисусова молитва является из них только наиболее сильным, но не единственным. Были подвижники, которые непрестанно читали, например, Псалтирь. А другие совершали огромное правило: вычитывали все церковное чинопоследование, а затем еще какие-нибудь молитвы в своей келье. Безусловно, это тоже было молитвой. Мы говорим не о том, что надо отказаться от всего богатства гимнотворчества, я только хочу показать короткий путь, который в особенности удобен для людей, занимающихся разными делами. Не всегда есть возможность читать Библию или каноны, а краткую молитву Иисусову мы можем всегда иметь с собой. С одной стороны, не стоит смущаться, что при канонах мы чувствуем умиление, а при чтении Иисусовой молитвы – нет. С другой стороны, нужно понимать, что виновата здесь не сама молитва, а наша неопытность.
Вопрос: Обязательно ли молиться Иисусовой молитвой? Можно ли вместо нее мысленно читать псалмы, «Отче наш» или «Богородице Дево, радуйся»?
Ответ: Наверное, многие из вас читали жизнеописание подвижника благочестия, причисленного к лику святых Украинской Православной Церковью, – свт. Зиновия (Мажуги), в схиме Серафима. Он учил своих духовных чад, что кроме Иисусовой молитвы надо много раз в течение дня повторять «Богородице Дево». Вот устанешь творить Иисусову молитву (а он, как глинский монах, считал само собой разумеющимся, что нужно непрестанно творить молитву Иисусову) – обращайся к Божией Матери. Свт. Зиновий рассказывал об одном исповеднике веры, которого на допросах жестоко пытали и били, а он постоянно читал про себя «Богородице Дево». Боль чувствовалась, но как бы приглушенно, а потом он терял сознание, и с ним уже ничего не могли сделать. Такие пытки продолжались около месяца, но из него не смогли вытянуть никакого «признания» или склонить его к предательству, благодаря тому, что он молился Богородице.
Но это не исключает Иисусовой молитвы. Можно читать наизусть и псалмы. Некоторые древние подвижники произносили непрестанно «Отче наш». Но, повторяю, Иисусова молитва своей краткостью и четкостью смысла, заключенного в ней, – исповеданием Господа Иисуса Христа и покаянием – наиболее удобна, наилучшим образом сосредотачивает наш ум. Некоторые святые отцы говорят, что в Иисусовой молитве заключены сразу два Завета – Новый и Ветхий. «Господи, Иисусе Христе, Сыне Божий» – это Новый Завет, а «помилуй мя», как начало 50-го псалма, сочиненного богодухновенным пророком Давидом, – это Ветхий Завет. Видите: самое главное взято из Нового и из Ветхого Заветов. И зачем нам пренебрегать этой молитвой, ведь она не мешает нам совершать прочие молитвы, только помогает. Мы обязательно получим пользу от нее, если будем, сколько можем, стараться.
Единственная оговорка. Миряне или новоначальные монахи, как говорит свт. Игнатий, не должны заниматься сведением ума в сердце. Это опасно. А творить Иисусову молитву устно или в уме, понуждая себя к вниманию и покаянию, ничего не ожидая, кроме прощения грехов, вовсе не вредно. Такая молитва не приведет ни к какой прелести, ни к какому заблуждению, а, наоборот, сделает нас, как людей кающихся, неподверженными гордости, самомнению, которые и есть причина прелести.
Вопрос: Пытаюсь думать о смерти во время молитвы. Что посоветуете делать, если от этого начинаю унывать?
Ответ: Дело в том, что надо различать, как отмечает схиархимандрит Софроний (Сахаров), две вещи – память смертную и страх смерти. Есть животный страх смерти. И сам старец Софроний его испытывал, когда у него сильно болело сердце. А есть память смертная, которая, по словам свт. Игнатия (Брянчанинова), сама собой приходит от усиленного упражнения в Иисусовой молитве. И вот такая память о вечности, как говорит об этом старец Софроний (Сахаров), не может привести человека в уныние, а, наоборот, воодушевляет его, окрыляет, делает усердным молитвенником. Лучше не сочинять что-то самому и не пугать самого себя, а ждать, когда эта добродетель сама появится от внимательной молитвы.
Кроме того, безопасным средством размышления о духовных предметах является чтение святых отцов, пишущих о памяти смертной, например, свт. Игнатия или свт. Тихона Задонского. Мы, будучи немощными, не можем думать о себе, как преподобный Антоний Великий: «Все спасутся, один я погибну», или как преподобный Пимен Великий, говоривший своим ученикам: «Поверьте, мои чада, где диавол, там и я буду», или как современный подвижник, преподобный Силуан Афонский: «Когда я умру, то сойду во ад». Когда мы берем на себя такой непосильный груз, то, естественно, начинаем унывать и спотыкаться. Тогда память смертная превращается для нас в страх смерти. Придет, может, время, и мы начнем испытывать что-то подобное тому, о чем говорят святые отцы. Но всякий подвиг, в том числе и смирение, должен быть соразмерен нашему духовному развитию, поэтому лучше предоставить памяти смертной постепенно развиваться в нас от внимательной молитвы Иисусовой.
Вопрос: Всегда ли помогает молитва Иисусова при нападении той или иной страсти? Иногда кажется, что надо что-то еще предпринять, какой-то дополнительный подвиг, одной молитвы недостаточно.
Ответ: Конечно, если человек крепок физически и у него, допустим, блудная брань, то он должен смирять себя разумным постом, может быть, совершать еще какие-то телесные подвиги – делать больше поклонов, ограничивать себя во сне и так далее. Или, например, молиться тем святым, которые укрепляют в этой брани (преподобному Моисею Угрину или другим подвижникам). Иногда бывает, что мы как будто теряем дерзновение ко Господу. Тогда, как многие знают это по опыту, помогает обращение к Божией Матери. Всё это не мешает Иисусовой молитве, а, напротив, содействует ей. Мы не должны сами себя загонять в какие-то рамки, заострять свое внимание на чем-то одном и отрицать все остальное. Всему свое место, как говорит Екклесиаст. Место молению именем Иисусовым, место и другим молитвословиям, место размышлениям о смерти (в свое время), место и разумному смирению, постепенно в нас развивающемуся. Поэтому что-то дополнительное во время брани предпринимать можно, но при этом понимать, что Иисусова молитва, по словам преподобного Иоанна Лествичника, есть оружие, которого крепче нет ни на небе, ни на земле.
Вопрос: Каково значение внутренней молитвы?
Ответ: Внутренняя молитва имеет огромное значение в духовной жизни человека, в особенности, конечно, монашествующего. Но, как в том примере, который я вам привел, она может быть дарована и мирянину, в том числе живущемув браке. Не всегда внутренняя молитва – это молитва Иисусова. Древние египетские подвижники пользовались другими краткими изречениями, иногда читали псалмы, так же делали наши Киево-Печерские монахи – но всё это было внутренней молитвой. Преподобный Серафим Саровский говорил: «Монахи, которые занимаются только внешней молитвой, а о внутренней нерадят, это не монахи, а черные головешки». Они только имеют вид иноков (носят черное), а на самом деле – потухший уголь, в них нет огня. Поэтому внутренняя молитва имеет громадное значение в духовной жизни человека. Более того, осмелюсь сказать, что такие великие добродетели, как послушание, мы не состоянии совершить своими силами и, только молясь Господу, получая от Него помощь, можем совершенно отречься от своей воли.
А бывает и так. Иногда мы можем не иметь послушания по одной простой причине: рядом с нами нет руководителя. Просто мы разлучились на некоторое время, допустим, несколько месяцев я не вижу своего духовника, и нет возможности высказать ему свои помыслы, получить назидание. А Иисусова молитва со мной. Я могу быть в дороге, в самых тяжелых жизненных ситуациях, но с Иисусовой молитвой я не разлучаюсь. Если я буду усердно пребывать в ней при всех самых неудобных обстоятельствах, то и Господь будет пребывать со мною и всегда будет мне помогать.
Вопрос: А каковы признаки внутренней молитвы?
Ответ: Вопрос задали наши гости из Греции, которых я, наверное, не имею права учить, но раз они спросили, то из послушания скажу свое мнение. Признаками внутренней молитвы являются, конечно же, добродетели. Что первое? Тишина, мир, радость, снисхождение к другим, укорение себя. Притом укорение себя не гласное, не перед другими людьми, а тайное. Иногда мы вслух говорим: «Мы грешники», а если нам кто-то ответит: «Да, вы грешники», мы начнем возмущаться. Получается, что мы не для того говорили, чтобы нас обличали, а чтобы все увидели, какие мы смиренные. Так что признак внутренней молитвы – это исполнение евангельских заповедей. И сама Иисусова молитва – тоже евангельская заповедь.
Есть один признак внутренней молитвы, который должен быть у всех – и у новоначальных, и у совершенных. Если мы чувствуем, что в душе водворяется мир, значит наша молитва настоящая, подлинная, внутренняя. Есть, конечно, и другие признаки, со стороны невидимые. Например, человек испытывает такое упоение, что даже члены его тела слабеют, как рассказывал о себе святитель Игнатий. Но это, конечно, уже высокое преуспеяние в молитве. Такой человек может восхищаться умом к Богу и даже созерцать Христа, Который является ему ради его усердной молитвы. Так было у старца Силуана Афонского, когда он вместо иконы Спасителя вдруг увидел живого Господа Иисуса. Или, например, преподобный Серафим Саровский, еще иеродиаконом, созерцал стоящего на воздухе и благословляющего его Христа, отчего он пришел в такое состояние, что не мог дальше продолжать службу. Его завели в алтарь, и он несколько часов стоял там неподвижно, постоянно меняясь в лице. Это всё плоды Иисусовой молитвы. Но, конечно, едва ли немногие монахи достигают такого состояния, а тем более чего ожидать мирянам? Зачем им совершать Иисусову молитву? Для мирян это также необходимо, потому что все мы должны пребывать в единении с Господом. Мы должны брать благословение у Него и на простые, житейские дела, и, в особенности, на совершение нашего христианского подвига – исполнение заповедей. Если помощи Божией не будет, то едва ли мы справимся с собой. А молитва Иисусова, даже если мы нарушим заповедь (я имею в виду, конечно, не смертный грех), вновь водворит мир в нашей душе и позволит нам примириться с Господом через покаяние. Как говорит преподобный Иоанн Лествичник, – его речь обращена к монахам, но тем более это относится к мирянам, – «не для всех достижимо бесстрастие, но покаяние необходимо всем».
Во имя Отца и Сына и Святаго Духа!
Святой апостол Павел говорит: «Бог, богатый милостью, по Своей великой любви, которою возлюбил нас, и нас, мертвых по преступлениям, оживотворил со Христом, - благодатью вы спасены» ().
«Бог, богатый милостью»... Бог спасает нас не потому, что мы сделали что-то доброе или чем-то заслужили Его милость, Его благодеяния, но только потому, что Он милостив. Иначе говоря, единственной причиной, по которой Бог спасает нас, является Его любовь: «По Своей великой любви, которою возлюбил нас». Это понятно и из следующего стиха: «И нас, мертвых по преступлениям, оживотворил со Христом». Последние слова можно перевести с греческого языка более точно: «И нас, мертвых по преступлениям, сооживил со Христом». Этот оттенок смысла чрезвычайно важен, потому что апостол Павел указывает на то, что мы оживлены, оживотворены вместе со Христом, мы оживотворяемся постольку, поскольку мы соединены с Ним, а не сами по себе. «Благодатью вы спасены», то есть это благой дар, дар Божий, а не наша заслуга. Далее следует вновь обратиться к греческому оригиналу. В Синодальном переводе сказано: «И воскресил с Ним, и посадил на небесах во Христе Иисусе» (), но мы сможем глубже понять смысл этих слов, если обратим внимание на одну подробность в греческом тексте. Слова «воскресил» и «посадил» правильнее было бы перевести «совоскресил» и «сопосадил»: «и совоскресил с Ним, и сопосадил на небесах во Христе Иисусе». Это значит, что поскольку мы - едино с Господом Иисусом Христом, с нами происходит великое чудо. В Его человеческой природе мы сооживлены, совоскрешены и даже соцарствуем с Ним, восседая на небесах. И если сейчас мы знаем об этом только по вере и, как говорит апостол Павел, как бы видим в зеркале и гадаем (см. ), то в будущем веке это обнаружится в полной мере: «Дабы явить в грядущих веках преизобильное богатство благодати Своей в благости к нам во Христе Иисусе» (). Благость Бога, Его любовь к нам, беспричинная и никак не заслуженная нами, проявляется именно во Христе Иисусе, и мы можем постичь ее постольку, поскольку пребываем в единении с Ним.
«Ибо благодатью вы спасены через веру, и сие не от вас, Божий дар» (). Мы спасены через веру, но это не значит, что вера - это наша заслуга. Вера есть Божий дар. Об этом прекрасно рассуждает святитель Григорий Палама, объясняя, что вера - это Божественное действие. И само действие веры, и предмет веры, который открывается нам в этом действии, и даже сама возможность уверовать - все это дары Божии. Мы можем прийти к этому выводу, правильному и трезвому, если вспомним, какими мы были без Бога. Мы не могли и помыслить о Нем, не могли ничего понять или о чем-то здраво рассудить, не могли уверовать. А изменение, произошедшее с нами, настолько разительно, что апостол Павел называет его новым творением.
«Ибо благодатью вы спасены через веру, и сие не от вас, Божий дар: не от дел, чтобы никто не хвалился» (). Действительно, мы не заслужили спасения делами. Если мы и совершали какие-то добрые дела, которые, как мы думаем, привели нас к вере, то они только показывали наше расположение. Сами по себе они ничего не значили и были до такой степени ничтожными, что их, можно сказать, и не было. «Ибо мы - Его творение» (), то есть человек верующий, обретший Христа, соединившийся с Ним, настолько отличается от человека, пребывающего в состоянии естественном, в котором пребывают все люди вокруг нас и в котором когда-то находились и мы, что его можно назвать новым творением. Конечно, внешне мы остались такими же: ни черты лица, ни наши естественные свойства не переменились, поскольку они ничего не значат. Апостол Павел многократно возвращается к этой теме. И кому, как не ему, знать это, если он сам пережил подобное, причем в чрезвычайной степени? Из гонителя он стал избранным сосудом Божиим. Ненавидя Церковь Божию, преследуя ее и стараясь даже предавать смерти последователей Христовых, он переменился настолько, что стал распространять веру Христову и сам уже подвергался гонениям и преследованиям, а в конце концов был казнен как преступник, хотя вина его состояла только в том, что он апостол и свидетель Христов.
«Ибо мы - Его творение, созданы во Христе Иисусе на добрые дела» (). Обратите внимание на противопоставление, которое не сразу можно заметить. «Благодатью вы спасены через веру, и сие не от вас, Божий дар: не от дел, чтобы никто не хвалился» - и далее: «Ибо мы - Его творение, созданы во Христе Иисусе на добрые дела». Если мы совершаем добрые дела, то это не наша заслуга. Мы стали новым творением, новой тварью во Христе Иисусе, и дела, совершаемые нами, - это естественное проявление нашего обновленного, заново сотворенного существа. Мы должны это осознавать и в то же время понимать, что если мы будем жить по страстям и обратимся назад, подобно жене Лотовой, то можем потерять все, что приобрели. Кроме того, устремляясь вперед, мы должны помнить, к чему мы стремимся, что мы из себя представляем и что нам даровано, - мы созданы для того, чтобы совершать добрые дела. Не обновлены, не искуплены, не очищены, но, как говорит апостол Павел, именно созданы. Может быть, это не видно другим, и мы сами, к сожалению, не всегда это осознаем и приписываем добро себе, своим заслугам и произволению. Но мы обязаны верить святому апостолу Павлу, глаголам Духа Святого, возвещаемым нам через него, а именно тому, что мы - новое творение и потому совершаем добрые дела. Что же это за добрые дела? Здесь апостол Павел не говорит о них, но мы должны понимать, что добрыми делами можно назвать то, что соответствует Евангелию. Это не только милостыня, как принято понимать в узком смысле, но и нищета духовная, и отречение от мира, и кротость со смирением, уподобляющие нас Самому Христу, и даже ненависть к тому, что отвращает нас от любви к Богу. Все это кратко названо добрыми делами. Недостаточно иметь лишь стремление к добродетели. Признаком нового творения является деятельность, соответствующая евангельскому учению. Деятельностью же можно назвать не только дела телесные, но и духовные: молитву, смирение и другие добродетели, может быть, никому не видимые и никем не понимаемые. Они равнозначны добродетелям, связанным с телесной деятельностью. Кроме того, мы не можем совершить настоящее доброе дело, если оно не имеет начала внутри нас, и в этом смысле мы тоже должны расширить понимание того, что такое доброе дело.
Совершение добрых дел - это наше предназначение, это естественно для нас. Если мы живем так, как должно, если мы действительно являемся новым творением, а не считаемся им лишь постольку, поскольку об этом сказано, тогда, безусловно, добрые дела, и духовные, и совершаемые при посредстве тела, должны быть видны. Но видны не потому, что мы ищем славы, а потому, что иначе и быть не может. И при этом всякий человек, который обновился настолько, что по сути является уже новым творением, понимает, а правильнее сказать, живет сознанием того, что его дела - не его, но дар Божий. В этом состоит глубочайшее смирение. Апостол Павел, как и всякий благочестивый человек и подвижник, говорил, конечно, от своего опыта. Совершивший многие апостольские подвиги, проповедовавший Евангелие по всему миру, испытавший ради этой проповеди многие скорби, терпевший и телесные болезни, и страдания, апостол Павел, поучая нас, говорил то, что знал и переживал как истину: «Сие не от нас, но Божий дар». Есть и другие слова святого апостола Павла, содержащие тот же смысл. Когда он говорил, что потрудился более всех апостолов, то прибавлял: «Впрочем, не я, но благодать Божия, которая во мне» (см. ). Таково мнимое хвастовство апостола Павла. Еще он говорил: «Уже не я живу, но живет во мне Христос» (). Другими словами, потрудился Христос, а не я, Он даровал мне веру, сделал меня иным человеком, и Сам же действует во мне. Таково сознание и отношение к себе подлинного христианина, в этом апостол Павел является для всех нас примером.
Даже если бы мы приобрели всё то, что имел апостол Павел: полноту ведения, чрезвычайные откровения, восхищение души к Богу, дар чудотворения, то вместе с этим мы должны были бы иметь и такое же, как у него, смирение, такое же самосознание, выражающееся в словах «сие не от нас, но Божий дар», «не мы, но благодать Божия, которая в нас», «не мы живем, но живет в нас Христос». Если такой великий человек, как апостол Павел, смирялся, то мы, почти ничего не имея по сравнению с ним, тем более должны смиряться. Однако, как это ни парадоксально, чем больше у человека благодати, тем больше он смиряется, и чем меньше ее, тем сильнее в нем действуют страсти, в том числе, конечно же, и гордость. Но мы, понимая из слов апостола Павла, какими мы должны быть, будем хотя бы от этого смиряться и укорять самих себя. Если бы мы имели всё то, что имел он, то должны были бы осознавать, что это дар Божий, а если не имеем, то и хвалиться нам нечем. И потому будем смиряться, каяться и в меру своих сил подражать апостолу Павлу, к чему он сам призывает нас: «Подражайте мне, как я Христу» (). Аминь.
Что такое смирение
Публикация любезно предоставлена редакцией сайта Ново-Тихвинского монастыря
Несколько лет назад духовник екатеринбургского Ново-Тихвинского женского монастыря и Свято-Косьминской мужской пустыни схиигумен Авраам (Рейдман) начал проводить беседы о духовной жизни с монашествующими и мирянами. Эти беседы полюбились: каждый находил там для себя конкретные ответы на жизненно важные вопросы: как бороться со страстями, как исполнять евангельские заповеди, как правильно относиться к тем или иным явлениям современной жизни. Беседы были опубликованы в книгах «Беседы с прихожанами» и «Благая часть», выдержки из которых мы вам предлагаем.
Много лет назад я спросил у своего духовника, игумена Андрея (Машкова), что такое смирение. Я в то время был молодым и неопытным, мне казалось, что если я получу точный ответ, то тут же приобрету эту добродетель, и у меня все пойдет на лад. К тому же я нашел в «Лествице» преподобного Иоанна Лествичника изречение о том, что смирение есть искоренительница всех страстей, и загорелся желанием приобрести смирение, чтобы таким образом устранить все страсти, как говорится в сказке, «одним махом семерых побивахом». На самом деле смирение приобретается в борьбе, иногда, к сожалению, в преткновениях и падениях, и тот, кто приобрел смирение, можно сказать, приобрел совершенство или приближается к нему. Это мне поневоле пришлось понять с годами, из собственного горького опыта. Но в то время я обратился к отцу Андрею с вопросом: «Что такое смирение?» - и он дал мне ответ, который показался мне совершенно неожиданным и даже неуместным. Он сказал, что смирение - это ненадеяние на себя. Я этими его словами был сильно разочарован: «Что он такое говорит, какое это имеет отношение к моему вопросу?!», но промолчал. Он, видимо, почувствовал, что я с этим не согласился, и не стал продолжать разговор. А спустя годы я осознал, что это так и есть: смирение состоит именно в том, чтобы во всем надеяться не на себя, а на Бога, и считать себя грешным, ничего не стоящим человеком. Отец Андрей говорил так от опыта, он был по-настоящему смирен.
Мы часто не понимаем, что такое истинное смирение, что значит почитать себя хуже других. Поэтому вместо того, чтобы смиряться, занимаемся смиреннословием. Смиреннословие - очень распространенная мнимая добродетель, когда человек на словах уничижает себя, а в душе таким себя не почитает. Настолько распространен этот порок, что трудно им не заразиться. Есть история про одного такого «смиренномудрого» монаха. Он так убедительно обличал себя в каких-то грехах, что слушатели ему поверили, и когда они поверили, монах огорчился. Понимаете? Представьте себя на его месте, ведь у всех нас бывают подобные ситуации. Мы говорим: “Да, я грешный человек” - казалось бы, это скромно, или: “Я малограмотный, мало читаю”. Если тот, к кому мы обращаемся, действительно поверит, что мы такие, то мы ведь огорчимся, нам это не понравится. В действительности мы называем себя грешными, малограмотными и говорим о прочих своих недостатках для того, чтобы возвыситься перед теми людьми, которые смирение почитают добродетелью. То есть мы хвастаемся, так сказать, с примитивной мужицкой хитростью, вроде: “Я плохой”, а человек, с которым мы общаемся, должен сказать: “Да нет, ты хороший”. - “Нет, я плохой”. - “Да нет, ты хороший”. - “Нет, я грешник”. - “Да нет, ну что ты”. Нам это приятно, очень трудно от этого отказаться.
Мой духовник, отец Андрей, не говорил так о себе никогда. Не было случая, чтобы он сказал о себе плохо, например: “я грешник” или что-то подобное. Но когда его оскорбляли, или унижали, или обращались с ним как с каким-то простым, ничтожным человеком, он на это никак не реагировал. Один раз его ужасно, страшно оскорбили. Он был уже в сане игумена (монастырь не возглавлял, а просто имел сан игумена). Однажды ему нужно было ехать на требу - причащать больного. Было утро и, по уставу, в монастыре служили полунощницу. Шел пост. Пели тропарь “Се, Жених грядет в полунощи…”, и все братья выходили и выстраивались посередине храма. Поскольку отец Андрей собрался на требу, то он не взял с собой форму, то есть мантию и даже, по-моему, клобук. Но люди, которые должны были за ним приехать, немного задерживались, и отец Андрей решил выйти вместе с братьями на середину храма: он был человеком очень братолюбивым, любящим монастырскую жизнь. Он и вышел, но без мантии. И тут наместник ему сказал: “Ты как Иуда”. Представьте себе: сказать такое человеку, которому в то время было больше пятидесяти лет, который имел множество духовных чад, с детства был воспитан в вере, с тридцати лет подвизался в Глинской пустыни, где духовная жизнь процветала. Никто ни в чем не мог его упрекнуть, даже в чем-либо внешнем. И ему, человеку совершенно безупречной жизни, при всей братии говорят: “Ты как Иуда”! Об этом случае мне потом рассказывал сам отец Андрей. Я тогда возмутился: “Как же наместник мог такое сказать?” А отец Андрей ответил: “Да он немощный”, и не видно было, чтобы он на этого человека сердился.
Можно было бы привести много других примеров того, как отца Андрея унижали, оскорбляли. А он, если иногда и обижался, то ненадолго, обида быстро проходила. Он говорил, что обидеться может и святой, а вот держать зло - уже нехорошо. Об искреннем смирении отца Андрея свидетельствовали и другие случаи. Как-то я заболел и мне назначили водолечение (забыл, как оно точно называется). Бывает это так: надевают на человека специальную рубаху, обматывают и так далее. Считается, что благодаря этой рубахе из организма через поры кожи выходят все шлаки. В монастыре, где жил отец Андрей, была одна сестра, которая разбиралась в этом водолечении, и она мне сколько-то помогала, но ухаживать за мной она как женщина не могла, ведь надо было меня сначала заматывать, а потом разматывать. После такого лечения из организма человека, попросту говоря, с мочой за короткое время выходят все вредные вещества. И отец Андрей выносил за мной ведро (сам я не мог выходить, поскольку туалета в том месте не было). Он - мой наставник, духовник монастыря, игумен и, главное, человек, неизмеримо превосходящий меня в духовной жизни, не стыдился это делать, и делал совершенно спокойно. Не знаю, сделал бы я для него такое или нет, а он за мной так ухаживал, причем без всякой рисовки: просто брал ведро и выносил.
О смирении отца Андрея можно было бы рассказать много интересного. Тем не менее от него, повторю, никогда нельзя было услышать: “я грешник”, “я плохой”, “я невежественный”. Он и ничего хорошего особенно о себе не говорил, никогда не рассказывал о своей духовной жизни, о своих духовных переживаниях, но если бывали случаи смириться, смирялся. Это смирение, конечно, было у отца Андрея уже не человеческим, но от Бога, это было даром Божиим. Для меня он навсегда останется примером истинного, неподдельного смирения.
Вопрос. Я действительно считаю себя грешной и ничтожной тварью. Как узнать, искреннее ли это чувство?
Ответ. Я не думаю, что ты так считаешь. Иначе по поведению это было бы сразу видно. Кто считает себя грешным и ничтожным, тот, конечно, не будет ни осуждать, ни злословить, ни укорять кого-либо. То есть одно дело почитать себя таким в уме, и другое дело - на самом деле, искренно, в сердце это чувствовать. Когда преподобный авва Дорофей сказал своему старцу - Варсонофию Великому, что считает себя хуже всей твари, тот ему ответил: “Это, сын мой, для тебя гордость - так думать”. Но авва Дорофей, в отличие от нас с тобой, был человеком умным и сразу понял, о чем идет речь. Он сознался: “Да, отче, это для меня гордость, действительно, но я знаю, что должен был бы так о себе думать”. Тогда Варсонофий Великий сказал ему: “Вот теперь ты стал на путь смирения”. То есть авва Дорофей признался, что в действительности не считает себя хуже всякой твари, он просто имеет теоретическое представление о том, что надо было бы ему так думать, но на самом деле такого искреннего о себе мнения у него нет. Это очень важно.
Один подвижник утверждал, что он считает себя ослом. В подражание некому авве Зосиме он говорил: “Я осел”. А старец ему сказал: “Ты не имеешь права так себя называть, потому что когда авва Зосима именовал себя ослом, то имел в виду, что он, как осел, все вытерпит, а ты ведь ничего не вытерпишь”. Надо научиться смотреть на себя трезво, лучше признать, что у тебя нет смирения. И это будет более серьезное, глубокое смирение, чем такая вот игра: “я ничтожная тварь”. Я тоже могу называть себя разными оскорбительными словами и, может, иногда даже называю, когда никто не слышит, но, скорее, я позволяю себе это для утешения. “Ах ты дурак, что ж ты сделал?” (допустим, я что-то не так сделал). Что с того? Это же не значит, что я считаю себя глупым человеком, я все равно думаю, что я умнее многих и многих. Если даже таким образом мы сами себя укоряем, мы, тем не менее, делаем это шутя и любя. Не так ли? Очень трудно научиться не играть.
Вопрос. Святые отцы говорят, что смирение состоит в том, чтобы считать себя хуже всех. Как этого достичь? И еще: что такое ложное смирение?
Ответ. Ложное смирение - это смирение показное. Во-первых, это напускной смиренный вид. Во-вторых, это смиреннословие: человек говорит о себе, что он великий грешник и хуже всех, а если его на самом деле оскорбят, он тут же возмущается и очень ревностно отстаивает свои права. В-третьих, ложное смирение проявляется в том, что человек мысленно повторяет какие-то заученные смиренные фразы, допустим изречения святых отцов о смирении, полагая, что он думает так искренно, но смысл этих фраз до его сердца не доходит.
Из сердца исходят не только «помышления злая», но и вообще все человеческие помышления. Человек, если можно так выразиться, мыслит сердцем: если он не убежден в чем-то сердцем, значит, он не убежден в этом совсем - будь то хорошее или плохое. Допустим, ты вычитал у Григория Синаита, что надо считать себя хуже всех. Ты ходишь и повторяешь: «Я хуже всех», но если твое сердце не соглашается с этими словами, значит, на самом деле ты так не думаешь. Твое смирение - воображаемое, ты просто мечтаешь о себе. Если ты смиренный в сердце, значит, ты действительно смиренный. Ты можешь не высказывать никаких определений смирения, не иметь никаких образных представлений о нем, а смирение будет. И наоборот, ты можешь сколько угодно говорить о себе, как праведный Авраам, что ты «прах и пепел», или как пророк Давид, что ты «червь, а не человек», а в мыслях будешь держать: «Вот, я червь, а не человек, поэтому я лучше всех этих людей. Ведь они о себе не думают, что они черви, а я думаю. Поэтому они черви, а я человек». Не стоит себя так неразумно понуждать.
Нужно помнить, что все дается от Бога. Любая настоящая и укоренившаяся добродетель есть действие благодати. Надо отличать понуждение себя к добродетели и добродетель истинную, которую мы приобрели от действия благодати. Поэтому больше и лучше всего в стяжании добродетелей помогает Иисусова молитва. Все, что приходит от непрестанной покаянной Иисусовой молитвы - настоящее, пусть малое, но настоящее. А вот с искусственным понуждением себя к добродетели нужно быть довольно осторожным, чтобы не запутаться и вместо понуждения себя не перейти к актерству. Мы и сами не заметим, как это может случиться: будем что-то изображать не перед людьми даже, а внутренне, сами перед собой.
Поэтому самое главное - найти для себя ту меру смирения, которую ты искренне принимаешь сердцем, а уже от нее начинать двигаться дальше и понуждать себя к большему.
Loading...